Наконец, в городе существовал и печально известный Берберийский берег— ворота в преисподнюю, если она вообще существует. Можно было только пожалеть того бедолагу, который осмелился бы бродить по улицам вблизи берега. Любой болван, вознамерившийся поискать острых ощущений в публичных домах и игорных притонах, становился там законной добычей для вербовщиков, поставлявших матросов на торговые суда. Очень немногие мужчины, отплывавшие в море от Берберийского берега, делали это по своей воле. А большинство, накурившись предложенных им по дешевке сигар или напившись джина с наркотиками, оказывалось в море обманным путем.

Сан-Франциско был дьявольским городом. Женщин было мало, основное население составляли молодые мужчины. Но, несмотря на свою малочисленность, женщины уже успели о себе заявить. Благодаря их влиянию, азартные игры по воскресеньям были запрещены еще в 1855 году. Но помимо карт было много и других развлечений — танцы, банкеты, скачки, собрания любителей хорового пения, концерты, театры, петушиные бои, бои быков. И это было еще не все, чем могли заняться мужчины.

Крид потягивал пиво и осматривал бар. «Если Роза еще в городе, то наверняка работает в каком-нибудь из этих притонов», — думал он. И хотя его совсем не прельщала перспектива осматривать каждый кабак в этом городе, он тем не менее знал, что это был единственный выход. Оставалось надеяться, что у него хватит здравого смысла не попасть на Берберийский берег. И хотя вернуть деньги хотелось необычайно, свою шкуру он оценивал все же дороже четырех тысяч баксов.

Глава ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Крид вернулся к ужину. Найдя на комоде воду в кувшине, он умывался, пока Джесси одевалась. К столу они спустились последними. Он всегда чувствовал себя не слишком уютно в благовоспитанном обществе, а тем более теперь, когда пять пар глаз враз уставились на них. С бесстрастным лицом он подал Джесси стул и занял свободное место рядом.

С их приходом разговоры за столом стихли. Ему казалось, что любопытство каждого из этих людей поочередно накатывалось на них, подобно волнам океана, непрерывно омывающего пляжи у мыса Буэна.

Энни Росс встала и улыбнулась своим постояльцам.

— Это мистер и миссис Маклин, — произнесла она, представляя вновь прибывших. — Джесси и Крид, позвольте мне представить вам мисс Мейбел Даунинг мистера Артемиса Коулбурна, Уайта и Пола Робинсон и мисс Патрисию Спеллинг.

Сосредоточившись только на том, чтобы угадать по глазам мысли сидящих за столом троих мужчин и двух женщин, Крид не расслышал их имен, хотя и узнал в Поле Робинсоне человека, только что купившего у него лошадей.

Когда Энни Росс покончила с формальным представлением сторон, она села на свое место и передала Криду блюдо с жареными цыплятами. Мало-помалу разговоры возобновились.

Джесси улыбалась и вежливо поддерживала разговор о пустяках с сидевшей рядом с нею женщиной. Что касается Крида, то он предпочитал хранить молчание. Он никогда не считался говоруном и теперь не видел большого смысла вмешиваться в разговоры малознакомых ему людей. Однако, прислушиваясь к разговору, который шел между ними, он почерпнул немало полезного. Например, братья Робинсон совместно владели платной конюшней. Женщина, по фамилии Даунинг, работала школьной учительницей и была не замужем. Патрисия Спеллинг держала магазинчик дамских шляп. Артемис Коулбурн работал в банке и ухаживал за Патрисией Спеллинг.

Ужин почти закончился, когда Уайт Робинсон задал вопрос, который рано или поздно должен был возникнуть.

— Скажите, мистер Маклин, я прав или ошибаюсь, утверждая, что в жилах ваших предков текла индейская кровь?

Крид сделал глубокий вдох, отложил вилку и подернулся к Робинсону:

— Мой отец был индейцем сиу.

Уайт ухмыльнулся брату:

— Плати, Пол.

Громко хмыкнув, Пол Робинсон вынул из кармана доллар и шлепнул им об стол. Он обернулся к Криду и сказал:

— Я с ним поспорил, что вы — шайен.

— Ну, извините.

Разговоры за столом опять возобновились, и Крид успокоился. Может быть, он и ошибался в этих людях.

После ужина две проживающие в пансионе женщины прошли в гостиную, а мужчины вышли покурить.

Джесси посмотрела на Крида:

— А ты не хочешь присоединиться к мужчинам?

— Нет. Я лучше поднимусь наверх, но ты, если хочешь, пойди и познакомься с дамами поближе.

— Нет, пожалуй, не сегодня.

Взявшись за руки, они поднялись по лестнице в свою комнату. Крид запер за собой дверь, потом устало опустился на край кровати.

Сначала он полюбовался Джесси, присевшей у туалетного столика и расчесывающей волосы, а потом встал, подошел к ней и, взяв из ее руки щетку, сказал:

— Позволь это сделать мне.

Она улыбнулась и, предвкушая удовольствие, прикрыла глаза. Когда он расчесывал ее волосы, она испытывала очень чувственное и странное ощущение.

— Завтра мне надо будет поискать работу, — как бы невзначай бросил он.

—Где?

— Скорее всего, в каком-нибудь салуне.

— Ты думаешь, где-нибудь там обретается и Роза?

— Не знаю.

Он отложил щетку и прижал к себе Джесси, легко массируя ей плечи.

— Как ты себя чувствуешь, любимая?

— Хорошо.

«Больше, чем хорошо. Просто изумительно», — подумала она, нежась в теплом кольце его рук.

Она почувствовала, как он провел губами по ее волосам. Потом он опустился на колени позади нее и взял ее груди в свои ладони.

— Устала?

— Немножко. — Она уловила вздох разочарования и то, как он начал отдаляться от нее. — Но не так чтобы не…

— Ты уверена?

— Уверена.

Она повернулась к нему и подставила губы для поцелуя. И когда он прильнул к ее рту губами, она тотчас забыла и о Розе, и о деньгах, забыла, что они чужие в этом незнакомом городе. Для нее существовали только Крид, державший ее в объятиях, и его руки, расстегивавшие корсаж платья и ласкавшие ее под мягкой тканью сорочки.

Она погрузилась пальчиками в его волосы, нежно проводя по прядям, потом ее руки скользнули ему на плечи и дальше, вдоль спины, отвечавшей на ласки подрагиванием и игрой мускулов. Приподняв край тонкой кожаной рубашки, она кончиками пальцев стала изучать гладкое тело.

— Джесси…

— Да. — Она метнула язычок за его нижнюю губу. — Да…

С легким радостным возгласом он подхватил ее на руки и понес в постель.

Дрожащими от нетерпения руками он снимал с нее туфли и чулки, стаскивал платье и сорочку.

— Прекрасная…— прошептал Крид. Сбросив одежду, он растянулся рядом с нею. — Ты так прекрасна в своем материнстве. И оно тебе очень идет.

— Правда? — Охваченная нежностью к нему, она гладила его щеки, проводила пальцами по линиям лба, бровей, подбородка. Приподнявшись на локте, Крид осыпал поцелуями ее груди и живот. И как это было всегда, его прикосновения к ней разжигали страсть в нем самом, но он старался сдерживаться, опасаясь зайти слишком далеко и причинить вред ей и ребенку.

Но тут она сама начала его трогать, ласкать, безжалостно дразнить.

— Джесси, — предупредил он ее низким ворчливым тоном, — я не хочу сделать что-нибудь такое, от чего тебе будет плохо.

— Ты не можешь, — прошептала она, — ты не можешь сделать мне плохо…

Со слабым стоном он поднялся над нею, стараясь не навалиться и не раздавить ее, когда их тела слились воедино.

Потом он еще долго держал Джесси в своих объятиях, когда она уже давно уснула, оставив неловко повернутую руку у него на животе. Он удивлялся, как чуду, тому, что столь хрупкая девушка способна зачать и вынашивать новую жизнь. Он видел чудо и в том, как сильно она могла любить, отдаваясь этой любви целиком, без остатка.

Уже к полудню следующего дня Крид работал в салуне «Голден Страйк» крупье-банкометом. Он сдавал карты, следил за соблюдением правил игры, выдавал выигранное и забирал проигрыши. Его рабочее время продолжалось с семи вечера до полуночи каждый день, кроме воскресенья. И хотя Джесси старалась не показывать этого, сама мысль о том, что ей придется коротать вечера одной в незнакомом городе, приводила ее в трепет.